Нужна ли историку математика?
Член-коовеспондент АН СССР Н. МОИСЕЕВ.
Меня, математика, занимающегося проблемами моделирования, все больше привлекает возможность сделать предметом своих исследований исторические процессы. Попробую объяснить, почему.
Сегодня бессмысленно обсуждать значение эксперимента в физике. Как бы ни были развиты дедуктивные методы, какого бы успеха ни добивались физики-теоретики, создавая формализованные модели, эксперимент или практическая проверка останутся и фундаментом и верховным судьей для любого знания. Причем надо иметь в виду не только активный эксперимент, который экспериментатор ставит сам. Очень часто мы попросту не можем воспроизвести процессы, которые нас интересуют. В этих случаях мы наблюдаем и накапливаем факты. Такой «пассивный эксперимент» всегда играл огромную роль в естественных науках. Наблюдения за движением небесных тел подготовили эру великих открытий эпохи Возрождения.
Трудности экспериментальных методов исследования в общественных науках объясняются, в частности, ограниченными возможностями активного эксперимента. Что касается прямого наблюдения, регистрации и классификации фактов, то здесь возможности огромны, их-то и реализует история. История — это кладезь фактов, к которым мы неизбежно обращаемся, развивая ту или иную общую концепцию, на которых проверяем работу многих моделей.
Сегодня научный анализ с применением ЭВМ практически еще не используется исторической наукой. Основные усилия «машинных» математиков направляются в экономику, где результат их работы может быть оценен элементарно — в рублях. Oднако разработка исторических проблем, возможно, даст не менее весомый вклад, Ведь история — это работа на будущее. А, как известно, только зная будущее, можно с открытыми глазами творить настоящее.
Успех подобных исследований будет в значительной степени определяться тем, насколько историки и математики научатся понимать друг друга. Поэтому есть смысл обсудить обстоятельства, затрудняющие общение историка и математика.
Анализируя дискуссии и разговоры, которые мне приходилось вести с историками, я, кажется, понял, что нам мешает начать интенсивную совместную работу. Человек, получивший физико-математическое образование, ценит не столько само следствие, сколько ту теорию (ту концепцию), которая позволяет получать эти следствия. Общая цепочка логических заключений, объединяющая многочисленные факты и позволяющая получить новые, уже не прибегая к наблюдениям,— вот то, к чему прежде всего стремится математик или физик. Физик ценит Тихо де Браге за те тщательным образом поставленные наблюдения, те факты, которые позволили Кеплеру сформулировать его законы. Однако Кеплер и Тихо де Браге стоят для него на разных ступенях лестницы величия. Эксперимент Мейкельсона и Морли имел эпохальное значение. Он подвел черту под сомнениями: теория Ньютона отнюдь не универсальна, более того, она просто неверна. Но разве можно сравнить значение этого эксперимента, как бы уникален он ни был, с тем, что сделал Эйнштейн, разрубив гордиев узел всех противоречий. Эйнштейн создал фактически новое мировоззрение в физике.